Магнитофон

[sotis-a]

Часть 1.
Виниловый дождь.

Звук дождя всё больше походил на шипение затихшей виниловой пластинки, но никак не на обычную музыку капель, звенящих по тугой ткани зонта. Впрочем, зонта у меня давно не водилось. Небо нависало над головой, словно кусок просвинцованной парчи, и нельзя было понять, где сейчас находится солнце. Раскисшая пыль налипала на ботинки, я тихо ругался про себя, но радовался тому, что весна, наконец, наступает.
Пока я добрался до нужной мне улицы, уже успело стемнеть. Повернул в пустой двор. У мусорников монотонно скребла асфальт лопатой толстая дворничиха.
-Здрасте, тёть Кать.
- А, Дима, здравствуй. Ты к Костику?
Парню третий десяток скоро, а всё «Костик». Надо же.
- Да. Он не появлялся ещё?
- Не видала. Что к нему ходить-то, в квартире и цветов-то нет, не то, что живности. Что там смотреть-то?
- Зайду, раз просил. Мне не трудно.
- Ну, иди, раз такой принципиальный. На крыльце осторожнее, скользко там.
- Спасибо, тёть Кать.
Я прошёл к дальнему подъезду и шагнул в его неосвещённое нутро. Миновал все лестничные пролёты на пути к нужной двери, нашаривая в кармане ключи.
Квартира встретила меня обычной тишиной. Привычным движением я нашарил выключатель, другой рукой расстегнул мокрую куртку. Нырнул в тапки и прошел на кухню. Поставил чайник на плиту, пошарил в шкафах в поисках чая.
«Всё время забываю купить ещё», - подумал я, вытряхивая последнюю заварку в кружку. Чайник тихо запел, и вскоре я получил свою чашку ароматного зелья. Прошел в зал, сел в любимое кресло: большое, зелёное, обтянутое старым велюром. Почему-то мне казалось, что именно такое могло быть у Шерлока Холмса, и было приятно в каком-то роде подражать любимому герою в таких мелочах.
Ложусь поперёк, глоток чая, шею на подлокотник, ноги перекидываем через другой, расслабляемся. Опустевшая квартира стала для меня своего рода убежищем, где я мог теперь находиться наедине со своими мыслями, когда хотел.
Костя – мой старый друг. Не очень общительный, но мне это даже нравилось. Поначалу он кажется нелюдимым, а потом, когда познакомишься поближе, осторожно войдешь в его огромный мир, уже не захочешь уходить. Это словно протискиваться в узкую нору в скале – а оказаться в огромном подземном гроте, увешанном сталактитами, с пронизывающими его лучами света, бликующими и сверкающими на вездесущих кристаллах, и с огромным озером ко всему прочему. Быть с Костей рядом – для меня это был какой-то особенный ритуал. Ощущение такое, словно бродишь по утреннему лесу, когда за каждое неосторожное движение ветки щедро осыпают тебя холодной росой, а каждый резкий звук нарушает очарование просыпающейся природы. Так и с ним – в нём не было ничего резкого - ни во внешности, ни в поведении. Голос тихий, и немного монотонный, лицо мало запоминающееся, вид немного отстранённый, словно он всё время немного погружен в себя.
Особенно близко мы сошлись во время учёбы в университете, когда он уже переехал жить в эту квартиру, купленную для него родителями. Всегда можно было собраться у Костика, когда возникала необходимость. Или попроситься жить на день-другой, или девушку привести – Костя никогда не отказывал. Шел в общагу, или ещё куда-то, к своим неведомым друзьям, потом возвращался, да и сам иной раз просил присмотреть за квартирой, когда уезжал. Я никогда не злоупотреблял этой возможностью, хотя у меня почти сразу появились дубликаты ключей и право приходить, когда посчитаю нужным. И я приходил – поучить лекции, выпить чая, поболтать, поиграть на гитаре, помолчать, покурить, или послушать самого Костю, если разговорится.
Он всегда мог рассказать что-нибудь такое, чего ты никогда в жизни не слышал. По большей части – из теории о параллельных мирах, или о нашей Вселенной, самых отдалённых её частях, также о некоторых закономерностях обустройства нашего мира, об общности человеческих культур, об энергии или Востоке, да о чём угодно мог вам поведать этот удивительный человек. Учился он на психолога, умел очень тонко чувствовать и понимать человеческую душу, и мог рассказать о тебе гораздо больше, чем ты сам, притом найдя единственно правильные слова. Кроме того, здорово увлекался особого рода мистикой и учениями. Его не интересовали ведьмы и привороты, но вот какую-нибудь йогу, искусство медитации или фэн-шуй он знал по-настоящему, а не просто поддавшись модному течению. Иной раз он мне напоминал далай-ламу, мудрого и глубокого. Правда, последнее время он был особенно сильно задумчив и погружен в себя. Такое порой бывало, когда он обдумывал очередную теорию. Но буквально неделю назад, у нас состоялся довольно странный разговор.
Как раз прошёл очередной лёгкий дождик, я ждал Костика на остановке. Значительно потеплело, люди, заждавшиеся тепла, ходили в куртках и без шапок, девушки оголили колени, по вечерам на улицах стала появляться молодежь, на скамейках вновь не было пустых мест, и оживились уличные музыканты. Стоять надо было ещё минут пятнадцать, я повернулся к скучавшему парнишке с ангелоподобным личиком.
-Закурить не найдется?
Он как-то испуганно посмотрел на меня, протянул пачку «Святого Георгия».
- Спасибо, - я взял сигаретку и защелкал своей лежалой зажигалкой. Парнишка прыгнул в подошедший автобус. Наконец, сигарета нормально раскурилась, от дешёвого табака свело зубы и сразу захотелось плеваться. За размышлениями о вреде и качестве курева минуты пролетели незаметно. Наконец, появился Костя. Спрыгнул с подножки ко мне навстречу, глянул своим особенным взглядом.
- Привет, Дим.
- Привет, - я пожал его руку. – Ну, идём?
- Пошли.
Он сегодня был насквозь пронизан жизненной философией, я сразу это заметил. Задумчив, взгляд поверхностный, рассеянный, блуждающая улыбка. Мы направились в сторону университета. Нас обогнала куда-то спешащая девушка в яркой сиреневой юбке и короткой, лёгкой куртке. Она слегка задела Костю сумочкой, он встряхнулся и посмотрел вслед ней.
- Весна... – улыбнулся он.
- Ага. Девушки надевают короткие юбки, и ходить нам становится всё неудобнее, - пошутил я, сплюнув табачную горечь.
Костя как-то слабо улыбнулся, и взгляд его опять затуманился.
- Слушай, Дима, у меня к тебе есть просьба. Ты в случае чего присмотришь за квартирой?
- Конечно, что за вопрос? Да я и так бы зашел. А ты собрался куда-то уехать?
- Да нет, я никуда не собрался пока, но всё может быть. И ещё – если я вдруг надолго уеду, или может... вовсе пропаду, то ты, пожалуйста, возьми себе мой магнитофон, хорошо?
Словам «вовсе пропаду» я не стал удивляться – Костик по жизни следовал изречению «Помни о смерти», и частенько вёл депрессивные и малооптимистичные разговоры. Так что появлению некоего магнитофона я удивился больше.
- Что ещё за магнитофон?
- Обычный, ленточный. Староват, но играет. Очень прошу его не выкидывать, а именно забрать себе и никому не отдавать до последнего, пока сам не поймешь, что с ним делать, хорошо?
Вот странности. Магнитофон какой-то нарисовался.
- Ну, как скажешь. Я музыку мало слушаю, но если просишь – возьму его себе.
- Можешь у меня его оставить – только смотри, чтобы больше никто ко мне не ходил, ладно? Ты-то никого не приведёшь, я думаю, у тебя у самого есть, где жить.
- Не вопрос, Костя. Присмотрю и за квартирой, и за магнитофоном, и за чем скажешь.
- Ну, спасибо, выручил. И кассеты тоже возьми, они все там. В остальном вещами и домом распоряжайся, как посчитаешь нужным, тебе никто не будет возражать.
Тут мы дошли до университета, а после экзамена мы и вовсе разошлись, так что продолжить разговор у меня не вышло, хотя, честно сказать, меня он здорово озадачил.
Потом Костя пропал. Ну, что бы там ни было, раньше чем через неделю его искать бессмысленно, это любой знал. Вчера я заходил к нему домой, убедился, что его не было, и сразу ушел. А сегодня я решил, наконец, зайти к нему как следует, надолго. Заодно посмотреть, что там за магнитофон такой.
Да, действительно, в квартире обнаружился магнитофон. И действительно старый – некий «Протон-402». Даже без крышки деки. Такие были популярны лет двадцать назад, наверное, а то и больше - года в семидесятые с хвостиком. Не понимаю, зачем он Косте, и почему он так странно им дорожит. Рядом на столе было разбросано несколько кассет, одна была вставлена в магнитофон. Поскольку крышки деки не было, и кнопка открытия ничего не открывала, то я просто нажал на уголок кассеты и вынул её. Надпись на кассете была уже стёрта, но выяснять практическим путём, что на ней записано, пока что-то не хотелось, и я просто бросил её к остальным.
Что ж, посмотрим. Пока что надо выпить чаю, да подумать, куда же он сам запропастился, и к чему был этот последний наш разговор.
Уровень чая, наконец, добрался до самого дна. Ленясь вставать с кресла, я поставил чашку на пол и сладко потянулся. Меня манила пластмассовая туша этого загадочного магнитофона, но слушать музыку настроения не было. Поэтому я решил что, прежде всего, надо прийти завтра с пачкой чая, может быть захватить кассету с расслабляющей музыкой из запасов сестры, и лишь потом начинать эти сомнительные самокопания. Тем более что сегодня я не собирался оставаться здесь на ночь, а идти утром домой за вещами ужасно не хотелось. Поэтому я напоследок зевнул, встряхнулся, помыл чашку, оделся и ушёл домой. Вот что странно: когда я закрывал дверь, мне показалось, что в атмосфере пустой квартиры что-то неуловимо изменилось... но тогда я не придал этому ни малейшего значения.
На следующий день я уладил все дела в точности со своими планами, и снова направился к Косте. В рюкзаке была смена одежды, кассета со звуками природы, и прочие нужности. По дороге я заскочил в магазинчик, где купил чая, сахара, печенья и прочей снеди.
Двор сегодня был пуст, несмотря на тихую погоду и ещё не позднее время. Я поднялся на свой этаж, звякнул ключами и толкнул входную дверь. Что-то вновь неуловимо насторожило меня, когда я шагнул внутрь. В квартире стояла тишина, но она была какая-то притаившаяся. Ведь тишина может быть разной – давно пустующий дом тих по-своему, дом в котором спит несколько людей – тих по-своему, да и само по себе беззвучие – это целая симфония для того, кто может эту тонкость почувствовать. И вот в этот раз мне казалось, что в квартире что-то присутствует. Не человек, но словно чья-то мысль. И более того – казалось, что это что-то старательно создаёт тишину. И от этого мне вдруг стало здорово не по себе.
Тем не менее, все эти мысли промелькнули очень быстро, синхронно со щелчком выключателя, и трусливо рассеялись при вспыхнувшем свете. Я разделся и прошел на кухню, где начал выкладывать из рюкзака своё богатство. Скоро засвистел чайник, я достал заварник и щедро насыпал в него чайных листьев из пакетика с индийским слоном. Залил их кипятком, и накрыл чайничек полотенцем. Пока моё будущее наслаждение заваривалось, я взял кассету и пошел в зал.
Магнитофон скалился чёрными клавишами с красной щербинкой и приглашающее пялился на меня неприкрытыми роликами протяжного механизма. Я воткнул шнур в сеть, вставил кассету. Я несколько опасаюсь старой техники, вдруг сгорит, заискрит, или ещё что. Воспроизведение нажалось несколько неуверенно. Но раздалось несколько характерных щелчков, и из динамика полилось птичье чириканье и шелест листвы. Подкрутив громкость до среднего, я вернулся на кухню. Налил чай и захрустел печеньем. Вдруг мне почудился какой-то странный звук, вроде порыва ветра, и чириканье словно перешло из стерео в “Dolby-surround”. Я, вместе с чашкой, вышел в зал и изумленно уставился на магнитофон. На динамике сидела какая-то птаха, косилась на меня желтым глазом и что-то подсвистывала музыке.
-Ты ещё откуда? – от неожиданности я заговорил вслух, но хриплый звук моего голоса меня не очень успокоил.
Птаха только прыгнула, цвиркнула и клюнула пятно на столе.
Я ужасно растерялся. Откуда она здесь взялась, в пустой квартире? Неужели где-то открыто окно? Я поставил чашку на столик, и распахнул форточку.
-А ну кыш отсюда! – нерешительно скомандовал я пернатой нахалке.
Птичка опять чирикнула, клюнула другое пятно и выпорхнула прямиком в форточку. Я захлопнул её за ней и малость перевёл дух. Внезапно кнопка воспроизведения отщелкнулась, магнитофон затих. Я подпрыгнул на месте и выругался. Взял кружку, залпом выпил из неё обжигающий чай, и отправился осматривать окна. Всё было закрыто достаточно надёжно. В полной растерянности и с подрагивающими руками, я вернулся на кухню. Налил ещё чая и начал придумывать оправдания этому визиту. Почувствовал, что мозг нагревается не на шутку, а потому послал всё к чертям, взял рюкзак, оделся и решительно направился домой, отложив тяжелые размышления на завтрашнее утро. Оно, как известно, должно быть мудренее. Надеюсь, что и сегодняшний вечер перемудрит.

Часть вторая.
Просветлённый.


Я быстрым шагом шел по улицам, а темнота за спиной казалось живой. Окружающее пространство пугало то резко вспорхнувшим голубем, то взвывшей в подворотне кошкой, то визгом шин по асфальту. Шаг мой непроизвольно всё ускорялся, а потому домой я ворвался почти бегом. Я добрался так быстро, что только сейчас понял, что и подумать-то ничего толком не успел, хотя не ближний свет лился из моего окна. Но – вот родная тишина, вот моё кресло, вот мой чайник и любой из чаёв в жестяных баночках на выбор. Видать, ещё не весь мир порушился, моя квартирка ещё стоит – а мне того и надо. Я всё-таки эгоист, как любой нормальный человек.
И вот, щедро черпнув ситечком из баночки «тысячи и одной ночи», прямо в кружке присадив её кипятком, да вдохнув первый всплеск аромата захлебнувшегося заморского зелья, что притворялось чаем, я внезапно успокоился. Оставил ситечко в кружке – напитывать с кипятком друг друга ароматами, а сам ушёл в свой, привычный взору зал, безо всяких там мистических штучек. Разве что семь самураев на полке – но они, собственно, не в счёт, эти маленькие фарфоровые фигурки. Так что я просто сидел с закрытыми глазами и дышал. Мысли мои, носимые потоками неясностей, скоро улеглись, а до ноздрей добрался тонкий аромат чая. На его зов я вернулся на кухню, освободил божественный напиток от гнёта заварки, и в тёплой компании кружки вернулся в кресло. Глоток, блаженство, ещё глоток, и вот мир становится на своё место. И, не вдаваясь в никакие логические рассуждения, я осознаю только одно – человека легко свести с ума. Достаточно только чуть-чуть изменить привычную ему картину мира – и всё, готово. Например, отменить запрет на пролёт птиц сквозь окна. А ведь, собственно говоря, глупо сходить с ума из-за какой-то там маленькой птички, влетевшей в большое окно или уда-то там ещё. Тем более, что я наверняка не способен догадаться обо всех возможных способах её попадания во внешне надёжно запечатанную квартиру. Вот на этом и порешим. Господи, как всё просто-то!
Я с облегчением улыбаюсь, обнаруживаю, что уже успел когда-то выпить весь чай, а потому можно топать в душ и нырять в мягкие развалины одеял своей родной кровати. Достигнув просветления Будда, в своё время, стал Буддой, а я уж точно заслужил поспать.
Назавтра всё-таки наступает утро, не неся в себе ровным счётом ничего необычного. Сегодня уже выходной, и я свободен, как ветер. Значит, идём гулять.
Погода была чудная, потеплевший ветер трепал мои волосы и бросал под ноги все сокровища этого мира, в виде смятых газет и окурков. Я зашел в новый супермаркет в центре города. От огромного выбора всяких вкусностей голова пошла кругом. Я придирчиво изучил полку с чаями, решил немного побаловать себя настоящим «Седым графом», и прихватил с собой вкусных маленьких печенек в круглой коробке. На большее моих скромных финансов пока не хватало, так что я бросил нехитрые богатства в рюкзак и побрёл дальше затаптывать город.
Я был глубоко погружен в собственные мысли, до глубин этих не доходил даже мерный рокот индустриальных радостей, но какой-то звук всё же выловил меня и утащил на поверхность бытия. Я обнаружил, что стою у уличного ларька, больше похожего на раскладной стеллаж, доверху забитый кассетами и дисками. Внутри него на усилителе сидел милый дядька, доброжелательно посматривающий на меня. Усилитель издавал те самые звуки, что меня пробудили – играл какой-то западный рок. Мелодия ужасно знакомая, но вот опознать исполнителя мне было не по силам, очень уж я никакой любитель музыки.
В период бурной молодости ровесники здорово удивлялись этому моему свойству – каждый из них яро «фанател» по какой-нибудь группе, стараясь окружить себя максимальным количеством вещественных тому доказательств, и драки на почве взаимонепонимания представителей разных культур и течений случались очень часто. А меня как-то пронесло, даже не зацепило. Не тратился я на записи, на тетрадки с факсимиле чьих-то автографов, на вездесущие «бумбоксы». Зато мог спокойно переносить любой музыкальный фон, не плюясь. И на вопрос «Чё слушаешь?» я лишь невнятно пожимал плечами, а после контрольного вопроса «Ну, как?», следующего за прослушиванием «самого крутого альбома» я терялся в поисках нового синонима к фразе «Вроде ничего...».
Вот и сейчас на вопрос «Ищете что-то конкретное?» я невнятно пожал плечами, тупо глядя на ряды кассет, и невольно вспоминая вчерашнее своё волнение, связанное с этими коробочками.
- Да я как-то не любитель... – промямлил я, не понимая, какого чёрта я тут делаю, и почему, вообще, я ещё тут.
Дядька улыбнулся. Где-то в глубине глаз своих он таил знание, полученное в те самые свои годы молодости. Уж он-то точно «фанател», да небось не фигней какой-нибудь, а тем, что сейчас зовётся классикой.
- Значит, не нашли своей музыки. Как вам эта, что играет?
Я вслушался в музыку. Несколько гитар, ударные, и даже виолончель. И голос, молодой, но с какой-то хрипотцой и надрывом. Необычная такая стилистика.
- Неплохо. Кто это поёт?
- Это Нирвана. А поёт Курт Кобейн.
- Старая группа, да? – думаю я вслух, глядя в глубину дядькиных глаз. Он усмехается.
- Да, вроде того... ну, солиста-то в живых давненько нет. Застрелился.
- Вот как... – мычу я.
Нирвана, значит. Опять мистикой да буддизмом попахивает. Дядька изучает мой слушающий взор, поднимается и извлекает из глубин своего «стеллажа» кассету, протягивает мне. Скромный дизайн видимо принадлежит общей серии, название которой гласит «Легенды зарубежного рока», внизу неброскими латинскими буквами надпись - «Nirvana». Англоязычность её почему-то здорово успокаивает, вроде это всё как не от моего мира. Открываю – на развороте куча лохматых пареньков в джинсе, некоторые с гитарами, посередине – крашеный блондин с философско-обкуренным взглядом. Разглядываю кассету, всё ещё не понимая, чем занят. Дядька смотрит на меня с какой-то отеческой нежностью, внезапно закрывает кассету, вручает мне и зажимает в моих пальцах.
- Бери. Дома послушаешь.
Я жутко растерялся.
- Да я как-то не при деньгах.
- А я денег и не прошу. Бери, кому говорят, – весело сердится дядька. В ухе его внезапно сверкает маленькая серёжка с черепком. Глянув на этот черепок я внезапно словно очнулся, и смущенно поблагодарив ценителя, сунул кассету в карман куртки и пошёл прочь, облегченно радуясь движению и концу этой моей дурацкой растерянности. А кассета... а что, собственно говоря, кассета. Она есть не просит.
Задумавшись о кассетах я и не заметил, как притопал во двор Костиного дома. Вспомнил, что сюда-то я и собирался после прогулки. Зашел в подъезд, потренькал ключиками, вошел в квартиру. Снова на какой-то момент меня накрыла настораживающая тишина. Щелчок выключателя, куртку на вешалку, ноги в тапки, тапки – на кухню. Ставлю чайник, лезу в рюкзак за чаем. Достаю упаковку и окаменеваю – в руке большая пачка матэ, ещё и ассорти. Точно помню что покупал «эрл грей», а на эту пачку только покосился – дороговата была. Что за чепуха? Ну да ладно, это и к лучшему. Выбираю пакетик с мятой, заливаю кипятком, достаю печеньки. Сажусь, расслабляюсь, тихонько дую на горячий напиток. Делаю глоток, одновременно прохладный и обжигающий. Иду в комнату. В кресле уютно, горячий чай обжигает язык, а мята вслед за ним приятно охлаждает. Через пять минут весь мир кажется одним сплошным блаженством, гармоничным слитком радостей, философских мыслей и нехитрой житейской мудрости, а я сам становлюсь спокойным, как дзен-буддист при вхождении в нирвану...
Стоп. Нирвана.
Взгляд мой падает на магнитофон. Он всё так же сиротливо ютится на столе, плотоядно щерит красный зуб кнопки записи, да сквозь пластик кассеты шестерёнками своими проглядывает. Я вспоминаю, что оставил подарок в куртке. Отношу пустую кружку на кухню, наливаю ещё чая. Пока он настаивается, шарю в карманах куртки, достаю кассету и иду в зал. Этот сегодняшний дядька меня здорово заинтересовал. Я рассматриваю кассету, читаю список песен, в попытке предугадать, что меня ждёт. Первая композиция называется «Come as you are». Собирая свой скудный запас английских слов перевожу это «Приди, как есть». Даже и не знаю, чего ожидать. Старую кассету долой, ставлю новую. Жму на «воспроизведение» и, стоя, замираю рядом. Динамик знакомо гудит несколько секунд, проматывая ведущую ленту, наконец начинается музыка. Сначала просто играет гитара, звучит нехитрый мотив, потом вступает знакомый мне голос с хрипотцой, призывая кого-то прийти в разных качествах.
Он успел дойти только до строчки «приди, как друг», как я услышал знакомый шум, вроде порыва ветра. Неосознанно повернулся к окну – мне показалось, что от него повеяло холодом, а когда я повернул голову назад, я увидел, что в моём кресле сидит человек.
Я ошалел. Я замер. Я не верил своим глазам. А он сидел, в тесных джинсах, с пронзительным взглядом из-под прядей светлых, вьющихся волос, с дробовиком на коленях.
У меня сердце, кажется, начало останавливаться. Он поднял голову, словно очнувшись ото сна и посмотрел на меня – бледно-зелёного, с расширенными зрачками и отвисшей челюстью. Глаза у него были такие грустные, такое измученное лицо, такое отчаяние сквозило в его позе, что я поневоле забыл удивиться до смерти. А спустя секунду я его узнал, и просипел вслух:
-К-кур-тт...
Он сфокусировал взгляд и как-то удивленно приподнял брови. Выглядел он просто как побитая собака, притом выгнанная хозяевами на улицу из своего дома.
Он где-то секунду обшаривал взглядом комнату, потом снова посмотрел на меня, да так, что мне в груди защемило. И знакомым голосом произнёс:
- O, I’m sorry, dude.
А потом вскинул дробовик и выстрелил себе в голову. Кровь брызнула во все стороны. Синхронно с выстрелом отщелкнулась кнопка магнитофона. Тут я малодушно потерял сознание и рухнул на пол.
Не знаю, сколько прошло времени. Я очнулся, но глаза не раскрывал, моментально вспомнив, отчего я отрубился. Я постарался успокоиться, и прислушался к своим ощущениям. В квартире по-прежнему стояла тишина – но уже обычная тишина: не как в морге, не как на кладбище, даже не как в заколдованном замке каком-нибудь, а просто тишина. Пахло пылью и матэ с мятой. Я подумал, что в любом случае у меня не обычный какой-нибудь случай, а невероятный, и возможно я просто свихнулся, поэтому беспокоиться не о чем. Мысленно я приготовился вновь увидеть весь ужас развороченного тела на любимом кресле и открыл глаза.
Упасть я умудрился прямёхонько напротив места происшествия, потому зелёный велюр кресла мне сразу в глаза бросился. Зелёный велюр, зелёный в полоску тканых дорожек, зелёный как трава, как тоска, как конопля, как огурец, как мифический кузнечик, как не менее легендарная жаба. Просто зелёный велюр, творящий зелёное кресло. И никаких тебе кровавых трупов. Наверное, убиенный потрудился прибрать за собой, смотался с креслом в химчистку, а потом убрался сам.
Вот честно вам скажу – я бы меньше удивился, если бы он там всё ещё был. А его нет – и это уже действительно шанс на моё сумасшествие.
- Что ж это за хрень творится... – подумалось мне вслух.
Чай не успел остыть, а как раз был нужной температуры. Я его залпом выпил, радуясь, что, судя по всему, провалялся я недолго. Во рту посвежело, в мозгах немного просветлело, я подошел к магнитофону, подвинул кресло ближе, и задумался.
В прошлый раз я поставил кассету со звуками природы, и тут появилась птица. А в этот раз я поставил группу - и появился сам певец. Да, теперь вспоминаю - продавец сказал, что он застрелился. Теперь-то я это даже в глазах его фотографии мог увидеть и понять. Но дело не в этом... Эта чёртова штуковина каким-то образом материализует то, что играет... а когда наваждение выходит за пределы моей комнаты – он останавливается.
- Твою мать, что же тогда произошло с Костиком?!
В голове закрутились самые ужасные предположения. Какую кассету он поставил? Что увидел? Что произошло? Я идиот – выбросил его последнюю кассету, и даже не запомнил, что там было!
Внезапно меня осенило. Я, конечно, идиот, каких поискать, а вот Костик не дурак, далеко не дурак. Он умнее всех нас, вместе взятых, если уж на то пошло. О магнитофоне он говорил не как об опасности – он доверил его мне, потому что знал, что я смогу им воспользоваться. Ведь не первый же день он тут этой мистикой магнитофонной занимался – он не был не напуганным, ни удивленным – только сосредоточенным и задумчивым, как учёный при решении ответственной задачи. Значит, он тут не самоубийц материализовывал. Может, последняя кассета была причиной его исчезновения – а может, посланием мне. Вероятность того, что она могла послужить причиной исчезновения достаточно велика, потому я, пожалуй, правильно сделал, что не включил её.
Я взял в руки кассеты, лежавшие на столе, и тут меня осенило во второй раз. Ведь если правильно подобрать музыку – я могу получить почти всё, что угодно. Встретить кого-то более дружелюбного, поговорить, выпить чая с какой-нибудь знаменитостью, выяснить страшную тайну, да хоть переспать с Мерилин Монро!
Твою мать... Голова пошла кругом. Рука дрогнула, кассеты упали на пол, я рухнул в кресло и захохотал. Передо мной открывались просто невероятные перспективы! Завтра же я займусь изучением всех ближайших музыкальных лавок. Главное – быть очень внимательным, и не упускать из виду личность будущего посетителя... Может, проанализировав содержание тех кассет, что есть здесь, я воссоздам картину произошедшего...


Часть третья.
Меломан.


На следующий день я, как и планировал, зашел после занятий в музыкальный магазин. Здоровенный музыкальный супер-маркет, если быть точным. Я ни черта не смыслил в музыке, и если уж я решил начинать, то я должен осознать все возможные её разновидности. Я методично прочёсывал зал – всё было разложено по стилям. Как всё сложно, не поймёшь, с чего начать. Тут я увидел стойку с журналами.
«Отлично, то что надо!», - подумал я. Не вдумываясь особо, я взял всех по одному. Набралась приличная кипа, но сегодня я был при деньгах. По дороге, подумав, я захватил ещё одну кассету со «звуками природы», но в этот раз я самым тщательным образом убедился, что даже птичьего чириканья там не будет. Остаётся надеяться, что квартира не зарастёт дикими джунглями. Я вспомнил фильм «Джуманджи», и меня даже немного передёрнуло. Благо, все наваждения закончатся прямо за пределами комнаты, в крайнем случае – квартиры. Теперь надо как следует изучить журналы и в тысячный раз хорошенько всё продумать. Я уже предупрежден, пора вооружаться.
Домой заходить незачем – я сразу направился к Косте. Конечно, ни во дворе, ни в доме я никого не обнаружил. Я привычно заварил себе чайку, да плюхнулся в кресло со своей кипой журналов. После третьего мне понадобилась передышка. Легче вызубрить пару работ Фрейда, чем понять что к чему в этом царстве эстрады. Я налил ещё чайку, да поставил, наконец, кассету с природой. Ничего такого, просто шум далекого леса. Я расслабился, рассеянно отхлебнул чай из кружки и поперхнулся – за несколько секунд на её дне успела расцвести чудная плесень. Твою мать. Я пошёл на кухню, воспроизведение остановилось, плесень из кружки исчезла, но пить этот чай уже не хотелось, так что я налил свежего.
- До чего же необычным может быть эффект, - усмехнулся я. – Что же, звуки природы придётся отложить для другого магнитофона.
Я продолжил чтение, не забывая примерять вновь полученную информацию на себя, изворачивая её на все лады. Я представлял себе, как я развожу на любовь въевшуюся в мой мозг Монро, или напиваюсь виски с Синатрой. Я пытался представить результаты воспроизведения записей современных артистов – появится он лично, или только его фантом? Почувствует ли что-нибудь оригинал? А если включить классическую музыку, что произойдет тогда? Многие вещи можно было узнать только экспериментально, и всё же я по-прежнему опасался проведения некоторых опытов. Но каждый новый глоток воображаемых возможностей заставлял мою бедную голову идти кругом. Это было похоже на какой-то наркотик. Музыка и наркотики миновали меня в ранней молодости – я даже курил не в затяг, не говоря уже об алкоголе, выпивке, или каких-либо наркотических средствах... теперь же я получил и то, и другое, в одном флаконе.
Весь вечер я читал журналы и раздумывал. Мне не с руки торопиться, к таким вещам нужно подходить более, чем обстоятельно. Задумчиво я перебрал имеющиеся кассеты – но, как назло, почти все надписи были стёрты, а для опознания оставшегося моих знаний пока не хватало. И, как ни жаль, найти и узнать последнюю Костину кассету мне пока не удалось.
Я читал журналы до самой ночи, а потом ещё и всё утро. Потом я решил предпринять первую вылазку за своими «аудио-наркотиками».
Первым делом я решил проверить действие энигматики. Enigma, Era и Gregorian на одной кассете заняли место в корзинке. Добавил туда записи классиков. Подумал, взял ещё джаза. На закуску, не удержавшись, прихватил Монро, Синатру и Pink Floyd. Потоптался возле рэпа и попсы – но решил, что там ничего ценного не будет, а просто невнятный чувак в широких штанах мне дома не нужен. Ещё взял подставку для кассет, чтобы те не валялись как попало на столе. Решил, что пока мне хватит с головой и, нигде не задерживаясь, я рванул домой к Косте.
Там я разложил кассеты по порядку, в котором собирался их слушать. Ближе всех стояла энигматика. Моя бывшая девушка, помнится, упоминала их как хороший фон для занятий сексом. Хех... Но то ли я не слышал сам, то ли не запомнил, какова там музыка. Скорее всего не слышал – не складывались у нас в этом плане отношения... не дошло, в общем, до такой музыки.
На обложке кассеты был нарисован красивый полуготический храм и несколько людей в накидках с капюшонами. Хотя, мне было уже пофигу на картинку, потому что мне уже не по себе от волнения. Я попил чайку с мятой, ещё немного подумал о музыкальных стилях. Энигматика по логике – просто красивые, романтичные мелодии, но с некоей культовой направленностью... если я, конечно, правильно понял. С одной стороны – от молитв никому плохо не было. С другой – кто знает, кого там восхваляют эти молитвы. Я вспомнил анекдот, который ходил у нас на кафедре биологии: «На уроке латинского языка студенты-медики случайно призвали Люцифера». Сейчас мне стало до жути не смешно.
«Надо рискнуть», - подумал я. - «Возможно, классика даже опаснее». Первыми в списке идёт некая Era. В колонке названия композиции значится «Ameno (remix)». Слово «ремикс» меня почему-то успокаивает. Я решительно подошёл к магнитофону, положил кассету в приёмник и буквально вонзил свой бедный палец в кнопку воспроизведения.
Щелчок, шум, 7 секунд тихого шипения, сердце нервно постукивает о рёбра. Наконец, нарастающий гудящий звук, и хор голосов нараспев произносит: «Dorime». И дальше – латинская тарабарщина, из которой мне только «амено» и понятно…. Ну, это же вроде нашего «Аминь», так что вряд ли Люцифер тут появится.
И минуты не прошло - знакомый ветер тут, как тут. Я замираю в предвкушении и страхе. Музыка становится ритмичной, включается какой-то бубен, тревога на сердце усиливается... и я вот я слышу за спиной шорох. Оборачиваюсь, собрав волю в кулак – кресло уже не пустует. В нём скромно сидит милый такой монах с мудрыми глазами, взглянув в которые я моментально расслабился и успокоился. Тревога моя рассеялась, сменившись растерянностью. Мой гость внимательно смотрел на меня. Я подумал, что пора вступать в контакт.
- З-здр-равствуй...те, - пролепетал я.
«Он хоть на русском говорит?» - подумал я в панике. Додумать я не успел – губы гостя шевельнулись:
- И ты здравствуй, - тихо проговорил-пропел монах.
Несколько секунд молчания. Наконец, я выдавил из себя гениальное продолжение:
- Эм... Добро пожаловать! – и улыбнулся.
Гость мой тоже улыбнулся – одними глазами, и ещё больше подобрел. Я размяк окончательно. Мой коэффициент интеллекта начал обратный отчет, потрескивая мозгом на манер счётчика Гейгера.
- Тебе, возможно, интересно знать, как я здесь очутился? – спросил монах.
- Д-да, п-пожалуй! – протянул я, дико заикаясь.
- Ты очень волнуешься, тебе надо успокоиться. Соберись с мыслями, - сказал он.
«Легко сказать – соберись!» - мысленно хихикнул я, но внезапно обнаружил что совершенно спокоен. Даже удивляться этому не стал. Монах просканировал меня своим взглядом, чему-то удовлетворённо кивнул, и продолжил:
- Причина моего появления в столько странном месте пока неясна и мне самому. Но, как я вижу, ты сам удивлён немногим меньше моего.
Я только кивнул, чувствуя что пока незачем говорить.
Песня из динамика сменилась следующей, в общих чертах похожей на предыдущую. По воздуху словно прошла рябь, монах обвел пространство глазами и продолжил:
- И также мне неясно, откуда в столь скромном помещении льётся эта музыка, и доносятся голоса.
Я, изумлённый поведением воздуха, подумал: «Хорошо, что кассета в одном стиле – кто знает, что могло бы быть, заиграй сейчас рок». Посмотрел на монаха, и выпалил на едином дыхании:
- Это всё магнитофон. Когда я вставляю кассету, чтобы послушать музыку, она словно оживает. Не знаю, как быть. У меня из-за этого друг куда-то пропал...
-Друг пропал? Так говоришь, эта машинка превращает музыку в вещи и людей?
- Да... преимущественно в живых существ. Первой была птица. Потом певец. Теперь вы. Я и сам не знаю, откуда они берутся, и куда потом пропадают.
- Вот как. Значит, я всего лишь видение. Для видения у меня слишком хорошая память. Но речь сейчас не обо мне.
- Я боюсь, что Костя поставил что-то такое, что могло его убить.
- Костя – это твой друг?
- Ну да… Так вот – он долго ходил пасмурный и задумчивый, сказал мне использовать магнитофон, а потом пропал.
- Магнитофон – это эта машинка? – снова вежливо уточнил мой гость.
- Да… Так вот, боюсь, что с Костей что-то случилось. А теперь боюсь, что и со мной что-то случится.
- Твой друг был не глуп, верно?
- Да, Костя был очень начитанный и умный человек.
- Ты боишься смерти. А зря. Ты не подумал, что твой не умер, а наоборот?
- Что, обрёл просветление, как Будда, и вышел в Нирвану?
- Я не совсем понимаю значение твоих слов – но вероятно, ты прав. Если эта Нирвана – понятие лучшего и иного мира – то это может быть именно так.
- Другого мира? – я усмехнулся. - Вы говорите не как монах… По идее, при виде магнитофона вы должны были завопить о дьявольских проделках, а меня окропить святой водой, как демона.
Глаза монаха залучились смехом.
- Какой забавный молодой человек. Так поступил бы невежда, не имеющий ни капли мудрости в своей голове. Вера должна жить и двигаться вперёд вместе с жизнью – иначе она умрёт в одиночестве, отстав от людей. Я несу её в своём сердце – и изучаю всё новое на своём пути как часть мира, созданного Богом – плох он, или хорош – не мне судить. Так что и о других мирах я говорю тебе как есть – твой друг мог попасть в рядом идущий мир.
- Другое измерение?
- Возможно, это называется именно так. Я не настолько умен, чтобы объяснить тебе это – я лишь знаю о такой возможности. Возможно я пришёл сюда именно из этого «другого» измерения. Да, хорошее слово… Если он был достаточно умён – он мог найти музыку, открывшую ему новую возможность избавиться от этого мира – и уйти в другой. Не умереть, но ожить по-настоящему. В вопросах религии и мироздания все мы слепы одинаково – и ты, и я. Но каждая религия признает существование ада, рая и прочих иных «измерений» - так почему я не могу говорить о других мирах, юноша?
- Да, действительно… - растерялся я. – Значит, он мог попасть в рай?
- Или ад… Или чистилище… куда угодно. Если он действительно мудр – он подошел бы к этому со всей подготовленностью, и взял необходимое. И решил сказать тебе об этой возможности, чтобы ты мог последовать за ним. Вопрос лишь в том – осмелишься ли ты. Многим людям давалась возможность уйти в иное измерение – но они цеплялись за привычное, испугавшись. Тебе решать, что произойдет в будущем, и как поступать. Только не торопись – будь благоразумен. Состояние твоего духа может повлиять на происходящее. Так что всегда старайся сохранять спокойствие и ожидать хорошего… Это старая истина, и тут она как никогда к месту.
Я на секунду задумался. И тут кассета кончилась, воспроизведение отжалось, а мой гость исчез.
- Вот ёлки! – возмутился я.
Перевернуть кассету я не решался. Нет гарантий, что он вернётся – да и зачем? Кажется, я услышал всё, что должен был. Остаётся заняться делом. Да и поесть бы не мешало. Я решил пока что вернуться домой. Торопиться мне не с руки.

Часть четвёртая
Слушатель


Несколько дней я отдыхал и набирался сил. Весна напитывала воздух ароматом свежей зелени, липких почек и цветущих деревьев. На мокром асфальте кругом валялись зелёные соцветия, похожие на толстых гусениц, было довольно тепло, и солнце приятно щекотало своими лучами моё лицо. Обыденная моя жизнь как-то сама собой отошла на второй план, всё что раньше казалось важным теперь для меня почти ничего не значило. Сами собой гладко проходили дни в институте, я наверное лучился независимостью и загадочностью – потому что девчонки внезапно начали проявлять оживленный интерес к моей персоне. Но мне уже было всё равно.
В субботу, сразу после утреннего дождя я направился к Косте. Прыгнул в автобус, обменял червонец на билетик, и устроился на сиденье. Город летел мимо, и казался чужим. Я подумал о том, что было бы здорово съездить куда-нибудь за границу, повидать Европу, другие страны. Тут же по привычке примерил путешествие на призрак своего магнитофона. Подумал, что будет если поставить какую-нибудь географически ориентированную песню. «Париж» Джо Дассена, или «Калифорнийские сны», или группу «Канзас», или «Ночь в Бангкоке», да хоть «Подмосковные вечера». Сразу мелькнула мысль, что пока мне эта задачка на усложненное моделирование не по зубам.
Через несколько минут я приехал на место, завернул на нужную улицу и бодро протопал в двор. В дальнем углу виднелся знакомый силуэт дворничихи, да пара девчонок играла в классики. Я потянул на себя разбухшую от влаги дверь подъезда, и вошел внутрь.
В квартире всё было по-прежнему. Я разделся, быстро выпил чая, и приступил к действиям. Сегодня я хотел уделить побольше времени своим опытам.
На очереди была классика. Я поставил кассету, заиграл Моцарт. Через несколько секунд в лицо мне пахнул свежий ветер, и буря эмоций накрыла меня с такой силой, что я рухнул в своё кресло. В какой-то момент меня обуревал целый букет самых разнообразных чувств, я ощущал себя кем-то наподобие мартовского кота. Сердце щемила какая-то дивная грусть, перемешанная со страстной платонической любовью и предвкушением вечного счастья. Минуты текли, я упивался волнами, накрывавшими меня с головой. Сменилась песня – и буря эмоций превратилась в нечто более мягкое, словно меня погрузили в какую-то наркотическую дрёму. Потом – сердце запело и рвалось в бой, потом душа стонала и молила о чём-то, потом кончилась плёнка. Я очнулся, глубоко вздохнул и откинулся на спинку кресла. Значит, классика – это инъекция чистых, не переработанных эмоций. В моей голове тихо гудели ошарашенные нервы. Хорошо, что мне попался сборник положительных эмоций – под таким прессингом можно и с собой покончить, от глубины чувств. Брр. Следующий!
Поставил старый Pink Floyd, из Костиной коллекции. Отмотал плёнку, нажал воспроизведение. Раздался звон цепей, запахло подвальной сыростью, и жуткая боль скрутила меня, комната словно сжалась и потемнела – я увидел, что надо мной орёт какой-то сумасшедший в маске палача. Я слышал стоны за стенами, тут мой мучитель железными ручищами схватил меня, и начал скручивать мои локти за спину. Острая боль начала туманить мой мозг, паническая мысль мелькнула в угасающем сознании: «Конец тебе, парень». Внезапно всё исказилось, замедлилось и резко прервалось. Я рухнул на знакомый мне ковролин. Кругом ничего не было – магнитофон молчал. Руки ныли нечеловечески.
«Что это было? Он что, автоматически отключается при опасности для хозяина?», -подумал я. – «Если это так, то с Костей не могло ничего случиться…»
Я подошел к столу, вынул кассету. Чёрной змеёй потянулась из его нутра блестящая лента.
- Твою мать! Плёнку зажевало, - облегченно выдохнул я. – Ёлки-палки, меня чуть не прикончили, и меня спасает зажеванная плёнка! Димон, да ты счастливчик, каких свет не видывал!
Я смачно выругался, смотал в клубок магнитофонную ленту, и бросил всё это в мусорку. Меня напоследок передёрнуло, я сходил на кухню и глотнул ещё чайку.
«Надо обезопасить себя от возможно неконтролируемого воздействия музыки», - подумал я. Для этого я решил отмотать плёнку на середину последней песни – если станет плохо, пройдет всего несколько минут и, возможно, ничего плохого произойти не успеет. И с выбором надо быть ещё осторожнее.
Я решил не ставить никого из ранее приобретённых певцов, чтобы не искушать судьбу. Зато решил рискнуть обстановкой, и поставить песню «Крыши Парижа», она была как раз последней на своей стороне. Через несколько минут я ошарашено смотрел на вид из своего окна. Сразу за подоконником раскинулась панорама Парижа – действительно множество разнообразных крыш и хитро переплетённых улиц. Я-то, болван, думал что наваждения за мой дом не распространяются. Щелкнул кнопкой «стоп» - и снова увидел до боли знакомый дворик, девчонок и фигуру тёти Кати. Преображение вида заняло лишь долю секунды между закрытием и открытием век моргающих глаз. Я опять нажал на «воспроизведение» - но ничего не происходило.
- Что, один раз только работаешь? – изумился я, перещёлкивая кнопки. – Ладно, посмотрим что-нибудь другое.
Поставил «Ночь в Бангкоке» - и за окном воцарилась ночь, сияющая огнями огромного города. На зов «Подмосковных вечеров», найденных в Костиной коллекции, явился маленький дворик с клумбами. Я увлекся и перебрал всё, что нашел на нужную тему. Париж был самым частым гостем – я видел его то из витрины булочной, то из окна где-то на Эйфелевой башни, то кусок замызганной улочки с заковыристым названием. Насладившись видами иных миров, я решил продолжить поиски. Следующим важным пунктом было нахождение кассеты, которую мой пропавший друг слушал последней. Я не знал, как мне быть – все попытки сосредоточенного вспоминания ничего не дали. Чёртов кусок пластика слился с собратьями и стал неузнаваем. Я задумчиво просматривал кассеты. Внезапно на одной из стёртых боковин попалась надпись «...погадай".
- А что, это мысль. Но как? – подумал я вслух.
Тут с полки свалилась книга. Я подскочил на месте, как ужаленный. Да тут, оказывается не только магнитофон шалит! Впрочем, меня уже не так сильно можно напугать упавшей книгой. В конце концов, где-то может работать перфоратор. Стены дрожали – вот и шевелилась потихоньку. Так или иначе - но мне требовался знак судьбы, подсказка – и я, кажется, это получил. Я поднял книгу –к моему удивлению это оказалась «Книга гаданий», притом раскрытая на станице «гадание-маятник». После нескольких строк чтения стало ясно – это именно то, что нужно. Пятясь, я нащупал кресло, сел и углубился в чтение.
Всё оказалось предельно просто. Я быстро смастерил требуемую вещицу из подручных средств, и уселся за стол. Помедитировав над десятком кассет, и получив на каждую отрицательный ответ, я наконец наткнулся на нужную. Надписей на ней не было видно, я вдохнул поглубже, и поместил её в деку. Послышался шум, потом я услышал голос Кости, произнёсший «Чёрт, это же запись!», и снова шум. Потом что-то скрипнуло, щелкнуло, и затихло. Кассета остановилась, механизм замер, но динамик продолжал шуршать – видимо, заклинило кнопку. Я клацнул на стоп, потом снова «воспроизведение». Кнопка капризно вернулась на исходную. Я опять нажал её – она снова попыталась отжаться, но заклинила посередине. Я уже раздраженно клацнул «стоп», и снова нажал «воспроизведение». Ещё одна осечка. Клац-клац – тщетно. Ещё раз. Ещё раз. Я начал злиться. Ещё…
Тут я промахнулся, и со всей дури вмазал по красной кнопке записи. Я раскрыл рот, чтобы выругаться, но тут что-то мягко поглотило моё сознание, и я растворился в шуме.
Щелчок.
Спустя пару дней, ранним утром, во дворе Костиного дома появилась тощая, длинная фигура молодого парня. Он был одет в лёгкую спортивную куртку, и тащил в руках пакет с книжками. Белые кеды топали по асфальту к дальнему подъезду.
- Здрасте, тёть Кать. Костика давно не видали?
- Здравствуй, Серёжа. Нет, уже несколько недель как не видала. Ты к нему?
- Ага. Зайду, возьму кое-что из своих вещей.
- Ну иди. Что вы там делаете, ума не приложу, - усмехнулась дворничиха, и продолжила сметать мусор.
Фигура поднялась наверх, порылась в карманах, достала ключи и открыла дверь. Парень зашёл в комнату, зябко поёжился в коридоре и, не разуваясь, прошел в комнату. Кругом стояла тишина. Он заглянул на кухню – на столе лежала пачка чая, и стояла пустая кружка.
- О, Димон тут тоже был, - заметил он.
Прошёл в зал, снял с полки несколько учебников и кинул их в пакет. Осмотрелся, заметил плотоядно ощерившийся магнитофон и кучу кассет.
- Ну и старьё! – хмыкнул он, тряхнув аппарат и пощелкав кнопками. – Даже не работает, нахрена им этот хлам сдался? Ладно, валяйся, потом с тобой разберусь.
Он вышел, запер входную дверь, плотно закупорив притаившуюся тишину в пустующей квартире, и потопал дальше, тихо насвистывая.
- До свидания, тёть Кать! – махнул он рукой.
- И тебе не болеть! – откликнулась та.
Метла сгребла в кучу мусора обрывок подмокшего объявления, слетевшего с двери:
«Уваж… жильцы… … в связи с… тами на лин… ожид… …ребои с подач… элект…ргии…».
Из серой бездны неба на город упали несколько первых капель дождя, и с щелканьем и шипением разбились об асфальт.

The end